Не знаю, в каком году, но русский человек устал от войн, стяжательства и общего неблагополучия души. Хорошо устать от понижения качества кунгурской колбасы. Или когда сунул спиртометр в водку, а там не сорок градусов, а тридцать семь. Понятно, почему там тридцать семь. При Сталине Сталин прямо сказал: «Будут репрессии, да, но водка будет сорок градусов». Все согласились. Маленков, Микоян, Берия, Молотов, Хрущев, Бухарин. Одним словом — все. А потом Бухарин отказался и его нечаянно застрелили, хотя стреляли влево, чтобы Бухарин убежал вправо, а глупый Бухарин зачем-то тоже убежал влево. Молотов тогда решил, что всегда будет сидеть. Он подумал, что если всегда сидеть, то его не посадят. Сначала на его заднице образовались две алые мозоли. Дома он доил их кровью и клал компрессы, а потом мозоли замолчали и стали просто быть, как трава, солнце или город Чебоксары.
Тут Сталин умер, потому что выбрал русскому народу путь. Русскому народу нельзя выбирать путь, потому что русский народ постоянно расширяется, как Вселенная. Французы, например, или, упаси бог, немцы, выбрали путь и идут по нему, потому что не расширяются. А русские расширяются. Они вечером не те, что утром, а завтра не те, что вчера. Пошли по пути, а им вдруг тесно. Плечи скоблит, небо клюет в темечко, ноги не помещаются. Потому что если завтрашний русский встретит русского вчерашнего, он ему морду набъет. Те, кто выбирают русскому человеку путь — умирают. Те, кто не выбирают, тоже, конечно, умирают, но мы про них ничего не знаем, поэтому, может быть, и нет. Как бы то ни было, русскому человеку надоела вся эта «петрушка» и он отринул все пути, штампы, догмы и стороны света. Провели выборы и отринули.
На той неделе голландцы приезжали, чтоб одни глазком на нашу свободу посмотреть. Свобода, она не путь, свобода, она распутица. Или разблядиться. Или разнюхаться. Или как хочешь вообще, мой ласковый. Пляж, например. Вечереет. На пляже Гепард Витальевич обжимает Милуоки Алексеевну. Милуоки Алексеевна бледна, нежна, округла и пышит в паху сковородочным жаром с маслицем. Тело у нее такое — для мяния и чмокия. А Гепард Витальевич длинноног, худ, с колотушкой между ног, чтобы прижиматься. Он и прижимается. Есть к чему. У Милуоки Алексеевны живот особый, с круглым валиком жира, как луна. Она девушка роскошная, а не усердная, из спортзала. Усердные, конечно, усердны, но роскошные-то — роскошны, а это совсем другое дело. Гепард Виталич и Милуоки Алексеевна не совсем одни были на пляже. Был еще птичий крик, возможно, коршуна Бориса, которому вторил крик одинокого пьяницы на горизонте. Они разговаривали. Они, наверное, обсуждали дефицит рыбного ресурса в Каме или политику.
У нас политика простая — делай, что хочешь и будь, что будет. А если ничего не хочешь, ничего и не делай — ничего и не будет. Мы раньше делали, но ничего не было, а сейчас не делаем и тоже ничего нет. Всем очень нравится. Нас даже переименовали. Звали Россией, а теперь Дзенударством. Дзенудорчане мы. Вместо конституции вырезали из «Капризки» куски про ничевоков и заглядываем иногда. Армию распустили, полицию. Шойгу теперь бордель в Пскове держит. А Золотов уехал к морю Лаптевых и серфингом увлекся. А Навальный всех в танки победил. А Путин вообще с журавлями живет. Он говорит — птица я. А ему — конечно, вот ведь, вот! А он — спасибо, приятно, чмоки-чмоки. Но это все неважно.
Важно, что пока Гепард Витальевич и Милуоки Алексеевна обжимались, а Гепард Витальевич еще и мял своими двумя губами одну губу Милуоки Алексеевны (нижнюю), из близлежащих кустов вышли трое: Гораций Саныч, Гомер Харитоныч и Аполлон Палыч. Они были алчушими. У них были колотушки с ножами. Взял колотушку, взмял, примотал нож и так ходишь, все разбойники так ходят, иначе как? Увидели они Гепарда Виталича и Милуоки Алексеевну, достали ножи и припустили. Гепард Виталич вскрикнул. Он был ранимым, как все гепарды, которые вчеры были оленями, а завтра станут окунями. Милуоки Алексеевна сказала: «Бегите, любимый Гепард Витальевич, толькко не как Бухарин, а вправо». Гепард Витальевич воскликнул: «А как же вы, Милуоки Алексеевна?» Милуоки Алексеевна отмахнулась: «Бегите уже, меня они не тронут, только изнасилуют». И Гепард Виталич побежал. Он бежал как ветер или как гепард, что естественно, а пока он бежал, он расширился вместе со Вселенной и начисто забыл про Милуоки Алексеевну, как забывают про предвыборные обещания, цены на бензин, конституцию или еще какую галиматью. Положа руку на левый сосок, Гепард Виталич вообще проголодался.
Тем временем троица добежала до Милуоки Алексеевны и тоже расширилась. И Милуоки Алексеевна расширилась. Вчетвером, они бродили по пляжу, как козы, а потом уснули в разных кустах, чтобы утром расшириться еще. А Бухарин не умер. Он хитрый. А как не умер, он и сам не знает. Никто ничего не знает. Очень широкая мысль. Всем нравится. А кому не нравится, тому не нравится. Бухарин говорит, что весь мир, это фантазия бабочки, летающей над берегами Койвы. Я поэтому туда на сплав и поехал, чтобы с нею поговорить. Стал бы я по другому поводу спать на земле и ругаться с паутами. Поговорил. Не ее это фантазия. Знать бы чья. Тапком бы, тапком! А может, и нет. Раширяемся ведь, чего еще надо. Дзенударствуем. Так и войдем. Ну, куда-нибудь войдем.